Музыкально-поэтическая история, созданная лидером рок-группы «Пикник» Эдмундом Шклярским — это особый таинственный мир, где все не так, как кажется на первый взгляд. Здесь вещи не названы своими именами и нет указателей для зрителя — каждый волен окрасить образ в свои цвета и придумать для него свою историю. Полет фантазии приветствуется и даже где-то провоцируется. Все, кто хотя бы раз побывал на концерте «Пикника», подтвердят: ты словно попадаешь в самый центр удивительной фантасмагории, населенной самыми невероятными персонажами.
И вот новый подарок для ценителей многогранного таланта маэстро Шклярского — первая персональная выставка живописи и графики. В стенах санкт-петербургской галереи «Artefice» в настоящее время можно увидеть 83 работы — рисунки и написанные маслом картины, сценические декорации и даже познакомиться с одушевленным героем — роботом-барабанщиком.
Многие из этих творений знакомы поклонникам группы по обложкам музыкальных альбомов, а также альбомов стихов Эдмунда Шклярского, но и есть и те, которые никогда ранее публике не показывались. Чтобы увидеть все и узнать творческую историю создания каждого полотна, «пикникоманы» съезжаются в Петербург со всей страны.
«Может, некоторые великие мастера были еще и жулики»
Когда входишь в большой светлый зал галереи, кажется, что на тебя мгновенно устремляются десятки взглядов. Они выражают разные эмоции, но во всех таится вопрос: «Для чего ты здесь и что ищешь?» И ты уже чувствуешь, что каждый из них загадывает тебе свою загадку — угадаешь или нет? Как в сказке… Именно такое ощущение не покидало меня в течение всего пребывания на выставке. И поэтому, наверное, с этого вопроса и началась наша беседа с Эдмундом Шклярским,
— Сказки из вашего детства… Они были польскими или русскими?
— В основном это были все-таки русские сказки. Одна только польская — в переводе на русский называется «Козел-дурачок». Это такая простенькая сказка, которую ребенок легко мог прочитать, скорее даже комикс – мало текста и много рисунков. А из русских… Не знаю, насколько можно называть русскими сказки братьев Гримм, но мне, например, нравилась «Синяя борода».
— А Гофман пришел к вам позже?
— Да, но не через «Щелкунчика». И даже это был не «Мышиный король». Какие-то другие мне нравились сказки. Вообще детей всегда больше привлекают страшные истории. Про черную комнату, например.
— Как те, что когда-то печатали в «Костре» и «Пионере»?
— Именно. Помните, «В черной-черной комнате…» и всякое такое.
— Но ведь и у тех же братьев Гримм довольно мрачные сказки…
— Но дело в том, что ребенок не воспринимает завуалированный страх. Вот папа отправляет детей в лес, чтобы они заблудились, и в бедной семье стало меньше едоков… Мы с вами сейчас читаем и понимаем, что их посылают на смерть. А я, когда был маленьким — да и все дети в принципе — не воспринимал это, как нечто ужасное. Да, такие нравы (смеется). И не более того.
— Гарин и Гагарин… Один темный, другой светлый, но оба знамениты и на устах. Как вы полагаете, можно ли простить гению злодейство, или поистине великим может быть только созидатель?
— Мне кажется, что нельзя отделять личные качества человека от его дара. Если творец что-то красиво нарисовал или изваял скульптуру, еще не значит, что за это он может сделать какую-то пакость. Сам автор не должен себе этого позволять, иначе получается, что за великие работы или открытия он берет индульгенцию и позволяет себе низменные поступки. В любом случае это целиком на его совести, а не на совести зрителя. Зритель зачастую не знает, кем на самом деле были авторы поистине талантливых и даже гениальных работ, есть же много неизвестных мастеров, о которых не сохранилось никакой информации. Может, они еще и жулики были. Но оставили нам свое богатое наследие. Отрицать гений в любом случае нельзя.
— Не знаю почему, вспомнился сейчас великий мошенник Виктор Люстиг, который в начале 20 века умудрился дважды продать Эйфелеву башню…
— Ну вот. Он был, наверное, один из первых хитрецов.
— Раз уж мы заговорили о прошлом веке… Окинув взглядом прошедшие годы, вы можете назвать какое-то событие, которое считаете наиболее значимым?
— В прошлом веке понятно, какие годы для нашей страны стали переломными – перестройка. Революцию я не застал… (смеется). Я застал перестройку. Это событие, в том числе и в нашей жизни, считаю, сыграло, наверное, решающую роль, потому что благодаря этому мы смогли петь свои песни, то есть бросить основные работы, специальности, которые у нас были, и заниматься игрушками (смеется).
— Глупостями?
— Да, глупостями!
«Если ты не делаешь словесные шаги, то текст не родится вовсе»
— Ваше творчество похоже на тонкую вязь мыслей, чувств, теней — взаимосвязаны стихи, музыка, картины. Что рождается раньше, первым и дает толчок остальному?
— Первая — мысль, которая записывается, чтобы не улетучилась. Рисунок необязательно интерпретирует песню. Но есть рисунки, которые были сделаны специально по песням – то есть представляют собой их графическое воплощение.
— А рисунки, рожденные в отрыве от текста, не требуют своей истории?
— Музыкальной – нет. Вот когда мы издавали альбом, у каждой картины была своя история, которая расшифровывалась.
— Про сочинение текстов песен вы неоднократно говорили, что не зависите от вдохновения и можете работать, главное, была бы идея, зацепка…
— Да, потому что, условно говоря, человек не научится ходить, если не начнет делать попытки, не сделает свой первый шаг. Так и здесь: если ты не накручиваешь словесные конструкции, не делаешь словесные шаги, то текст не родится вовсе.
— А как с картинами? Взять карандаш быстрее, чем натянуть холст, приготовить краски, кисти и прочее…
— Сейчас с этим проще стало. Холст можно купить, и уже не надо прилагать столько усилий. Но с другой стороны, с простотой, честно говоря, уменьшилось и желание. Сейчас я очень редко рисую маслом. Больше занимаюсь графикой. Это в большей степени отвечает нынешнему темпу жизни.
— Есть какая-то картина, которую вы начали, оставить подсыхать первый слой, к примеру, а потом не смогли к ней вернуться?
— Было такое, да. Иссяк душевный жар в отношении нее, и уже занимала мысли другая, новая идея. Не ко всему хочется возвращаться.
— Это ваша первая выставка, не считая той, которую вы устраивали совместно с братом. Как отбирали картины? Все члены семьи участвовали или решающее слово все же было за вами?
— Да все, что было в рамках, ну точнее, что поместилось в рамки, то и привез.
— Вы не продаете свои картины. Только репродукции. Почему такая принципиальная позиция?
— Не продаю. А зачем? Их же мало. Я не профессиональный художник, чтобы работать на продажу. Мне жалко с ними расставаться. Я их оставляю себе.
— А как возникла идея с роботами?
— Во времена моего детства был такой женский журнал «Урода», что в переводе с польского означает «красота» (улыбается). И мой отец вырезал оттуда каких-то бумажных барышень, которые дрыгали ногами. А еще у нас дома на протяжении нескольких лет стоял некий персонаж – подобие робота, по крайней мере, одна рука у него поднималась. Так или иначе, это бесследно для меня не прошло, поэтому у нас многие сценические декорации связаны с механикой. А робота-гитариста более проблематично сделать, чем робота-барабанщика, поэтому я в данной ситуации решил пойти по простому пути. Если можно сказать, что он простой.
— А робот-поэт когда-нибудь в перспективе появится?
— Поэт? Не дай бог!
«Я бы не стал на сто процентов верить словам Дали»
— Рене Магритт хотел заставить зрителя думать и под обычными предметами часто писал «Это не он», превращая свою картину в некий ребус. Ваша поэзия говорит с читателем и слушателем аналогичным образом. Вы берете обычные предметы, вкладывая в них новые смыслы, вот только табличку к каждому образу не приставишь…
— В этом и есть определенная задача — чтобы каждый человек окончательную точку ставил сам по своему разумению.
— Можно сказать, что каждая ваша песня — это выпущенная птица, которую каждый назовет по-своему?
— Да, есть какой-то путь, а человек по нему уже может направиться, куда угодно.
— Порывались ли вы кому-то из ближнего круга объяснять, под каким углом правильно смотреть на ваши тексты, созданные образы?
— Нет, это и не нужно. Но бывает, что родным, например, какие-то слова в песне не нравятся.
— Меняете или упорствуете и настаиваете на своем?
— Я стараюсь прислушиваться. Но решение принимаю в зависимости от того, есть ли в этом какая-то целесообразность или нет.
— Ключевые фразы к вам приходят из кино, книг, газет, вывесок. А бывало, что после пробуждения, как у Дали? Не пытаетесь поймать подсознание за хвост?
— Дали… Насколько вообще ему можно верить?
— Думаете, нельзя?
— Я бы не стал на сто процентов верить. Тем более что Дали как раз таки жил в своих фантасмагориях, поэтому его жизнь сама как большой или небольшой подвиг. Я не видел ни одной его бытовой фотографии, он же все время находился в разных образах. Даже когда появились первые хиппи, он говорил, что они ничего не придумали, первым хиппи был я и себе в усы вкручивал цветы, поэтому (смеется) все свободны.
«В жизни творец может оказаться невыносимым занудой, говорить с которым невозможно»
— Гоголь сказал когда-то: «Слог у писателя образуется тогда, когда он знает хорошо того, кому пишет». Как почитатель творчества Николая Васильевича, чувствуете, чем именно он вас увлек?
— Его слова, мысли, выраженные в произведениях, созвучны с моим мироощущением. Для меня это один из немногих писателей, которого можно перечитывать, хотя в его текстах нет каких-то финтифлюшек, чего-то необъяснимого, за что ты цепляешься и должен вернуться снова, чтобы осмыслить. И хотя я прекрасно знаю сюжет, мне тем не менее интересно перечитывать Гоголя. Это уже эдакое смакование произведения.
— Если бы у вас была возможность задать вопрос своему любимому писателю или художнику, о чем бы вы спросили — о нюансах в технике или о его мировоззрении?
— Только не о технике! Об этом бесполезно спрашивать. Все бы были «Битлами», если знали их секрет. Я бы даже, наверное, растерялся, не знал, о чем спросить. Художник выражает все, что хочет сказать, в картинах, писатель – в книгах. И не факт, что в реальной жизни этот человек сам по себе интересен как личность. Может, он невыносимый зануда, и говорить с ним совершенно невозможно. А в книгах это совсем другая история.
— В творчестве вы цените индивидуальность, умение занять свою уникальную нишу…
— Хорошо, когда так.
— …но, с другой стороны, говорите, что все уже сыграно зарубежными музыкантами. В чем тогда уникальность?
— Да… (пауза) Но они поют по-английски (смеется). Поэтому есть еще такая лазейка – петь по-русски. Это такое ноу-хау российских исполнителей. И они еще могут в эту лазейку проникнуть.
— Как вы считаете, не слишком ли амбициозно и самонадеянно для творческого человека мечтать о том, чтобы его произведения вызывали у зрителей-читателей восторг и желание жить?
— Это необходимо! Он же пишет, сочиняет не для семейного круга. Я вот никогда не любил и не хотел играть в компаниях. Хотелось не бренчать на гитаре в кухонном кругу, а гастролировать, выступать в больших залах перед разными людьми. И мне посчастливилось, что эта мечта вести образ жизни странствующего музыканта стала в итоге моей основной работой, которая не тяготит, а, напротив, приносит удовольствие.
P.S.
Как и все, что создает Эдмунд Шклярский, выставка оказалась шкатулкой с секретом, даже со множеством секретов. В первый же вечер в галерее прошел камерный вернисаж-концерт, через несколько дней здесь устроили литературный вечер, затем музыкант выступил дуэтом с роботом-барабанщиком. И это, были вовсе не банальные светские рауты-показы нарядов и украшений, где в холодных глазах красавиц отражается льдистый блеск бриллиантов и никому нет дела до других.
Каждый вечер был наполнен волшебством, трепетом и удивительной теплотой. И проявлялось это во всем — и в том, с какой радостью и благодарностью встречал художник своих друзей, и в трогательном восхищении работами и музыкальным мастерством поклонниками, приехавшими в Петербург из других городов. В некоторые мгновения я замирала и вовсе переставала дышать, чтобы эта магия продолжалась с нами как можно дольше… Магия творчества Эдмунда Шклярского.
Прямая речь
Директор галереи «Artefice» Светлана Головешкина:
Шклярский оставил все работы и дал возможность развесить их так, как мы видим
Галерея «Artefice» как островок искусства и самовыражения самых разных творцов существует уже два года. За это время здесь успели организовать и с успехом провести уже 20 выставок. Экспозиция работ Эдмунда Шклярского стала 21-й по счету.
— К этой выставке мы готовились порядка трех месяцев, готовили само информационное поле, — рассказала директор и главный идейный вдохновитель галереи Светлана Головешкина, — продумывали, как именно представить зрителям разноплановое творчество Эдмунда Мечиславовича.
— А маэстро сам указывал, где какие картины должны висеть?
— Огромное количество художников, которые ценят свое творчество, чаще всего доверяют развеску галерее, то есть профессионалам. Шклярский не то что не указывал нам, он просто оставил все работы и дал возможность сделать все так, как мы видим, и не высказал нам никаких претензий, когда увидел, как мы справились с делом.
Подготовлено для журнала «Русская мысль»