В репертуаре группы «Ария» есть и боевики, и баллады, и эпики. И в каждом из этих жанров вы найдете песни, которые написал наш сегодняшний герой. А еще он поет, ныряет, катается на горных лыжах, потрясающе готовит и ведет активную социальную жизнь. Для заключительной публикации нашего проекта, посвященного 35-летию группы «Ария», мы встретились с бас-гитаристом и, пожалуй, самым открытым для общения членом этого коллектива Виталием Дубининым.
В интервью Виталий рассказал о том, что позволило ему реализовать давнюю мечту, почему сразу записывает придуманные мелодии и как внуки отзываются о дедушкиных концертах.
«АГРЕССИВНЫЕ ЖИВОТНЫЕ ПОСЛЕ СТЕРИЛИЗАЦИИ ДОБРЫМИ НЕ СТАНУТ»
— Начнем со свежих новостей. Недавно вы с Сергеем Мавриным посетили приют для животных «Беригиня». Поэтому первый вопрос такой. В обществе существует два полярных мнения. Одни считают, что бродячих собак нужно, грубо говоря, ликвидировать и не тратить деньги на их содержание в приютах, другие – что надо забирать в приюты, чипировать, стерилизовать и выпускать обратно на улицы. Вы на чьей стороне?
— Я, конечно, против того, чтобы собак убивать. Я за то, чтобы их собирать в приюты, чипировать, стерилизовать и по возможности раздавать в добрые руки. А просто так выпускать на улицу, наверное, неправильно, потому что собаки разные бывают. Агрессивные животные после стерилизации добрыми не станут, поэтому им лучше оставаться в приютах. И я за приюты в принципе. В любом случае собакам лучше среди своих сородичей, чем где-то под забором. От приюта, в который мы ездили, метрах в двухстах находятся дачи, и их жители негативно относятся к такому соседству и, бывает, даже говорят: «Мы вас сожжем!» Я считаю, что людям надо быть терпимее к этому.
— А вы сами сталкивались с подобной нетерпимостью к собачникам и их питомцам?
— У нас достаточно маленькие собачки, и при этом мы всегда водим их на поводке, никогда не отпускаем. Стараемся не доставлять другим людям неудобства. Если мы гуляем в Москве и мимо проходят люди, стараемся взять покороче. Потому что я понимаю, что собака, даже тренированная, может прыгнуть, испачкать лапами одежду, а людям этого совсем не надо. Я за то, чтобы соблюдался закон и чтобы большие собаки, которые могут вырваться, были на улице в намордниках. Посмотришь, маленькая девочка ведет на поводке стаффорда без намордника. Да она может просто его не удержать, если он куда-то рванет!
«МЫ НЕ СОБИРАЕТСЯ ГОВОРИТЬ, ЧТО ОРИГИНАЛЬНЫХ АЛЬБОМОВ «КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ» И «АРМАГЕДДОН» НЕ БЫЛО»
— Давайте поговорим про одну из самых последних новостей, которая так взволновала ваших поклонников — перезапись альбомов «Крещение огнем» и «Армагеддон». В плане звука они будут как-то отличаться от первоначальной версии?
— Мы изначально решили, что они будут точно такими же по темпу, хронометражу, тональностям. И все те части, которые там присутствовали, мы не собирались удлинять или укорачивать. В одной песне чуть-чуть соло переделали, в другой концовку немного изменили. Но это косметические изменения, и любой человек, который слышал эти песни раньше, думаю, сразу их узнает. То есть с одной стороны, альбомы не будут сильно отличаться, а с другой, на мой взгляд, сейчас они зазвучат по-другому, более современно.
— Но вы это сделали вовсе не ради нового звука и нового голоса, как я понимаю…
— Конечно, мы это делали не так: «Миша, ты у нас спел три альбома, а давай споешь два старых, и будет вообще хорошо!» Мы не собираемся вычеркивать из нашей истории эти два альбома с Беркутом, которые записали в его бытность вокалистом «Арии». Это был, как нам кажется, единственный выход, для того чтобы эти альбомы появились в сети. Вы же знаете, что сейчас носители как таковые отсутствуют, и вся музыка находится в интернете, на цифровых площадках. У нас есть выпускающая компания, которая этим всем занимается. И каждый участник группы «Ария» подписывал с ней договор на выпуск тех песен, в создании или записи которых он принимал участие как исполнитель, автор или автор-исполнитель. В группе «Ария» проработали за весь период человек пятнадцать плюс пятеро поэтов. И все они нашли в себе силы подписать этот договор с выпускающей компанией, которая много сделала, чтобы объединить наши песни в один большой каталог и размещать его. Такой же договор предложили подписать и Беркуту. Но Артур почему-то не захотел ничего подписывать. Но если двадцать человек, включая и бывших участников и нынешних, подписали, он мог хотя бы статистику изучить, и тогда уже принять решение. Мы-то, как говорит Путин, когда его спрашивают про Донбасс, не являемся стороной конфликта. Договор подписывается между выпускающей компанией и исполнителем, то есть Артуром. Когда мы спросили, что же нам делать в этой ситуации, ведь у нас не осталось инструментальных фонограмм, чтобы нынешний вокалист мог перепеть эти песни, компания посоветовала: «Возьмите и перепишите». И если бы не пандемия, наверное, у нас бы руки до этого не дошли. А когда это всё случилось и мы поняли, что будем долгое время сидеть дома, подумали: «А что если действительно переписать эти альбомы?» И вот это воплотилось в жизнь. Но хочу еще раз подчеркнуть: мы не собирается говорить, что оригинальных альбомов не было. Если Артур все-таки надумает подписать договор, то тогда будет «Крещение огнем» 2003 года и «Крещение огнем.Перезагрузка» 2020 года. Я думаю, что поклонники от этого только выиграют, а не проиграют.
— Вы не используете видеоклипы для раскрутки альбомов. Видео – сегодня не такой мощный инструмент для промоушна?
— Да он никогда не был для нас действенным. У нас обычно так бывает: выходит альбом, мы снимаем один клип и считаем, что этого достаточно. По идее, сейчас надо снимать больше клипов, но это не наша специальная установка не снимать клипы, мы просто исходим из своих возможностей. Снимать за три копейки не хочется, хороший клип – это достаточно дорого. Вот сколько у нас есть средств на это, столько мы и тратим. Если эти два альбома расценивать как новые, то, наверное, какой-то клип снять надо было бы. Но, честно говоря, мы это пока даже не обсуждали. К тому же сейчас не очень простое время для серьезных трат. Может так случится, что разрешенные концерты снова запретят. А ведь наша отрасль никакой государственной поддержки не получает. Я слышал, что в Германии прокатным компаниям, которые ставят аппаратуру на массовые мероприятия, оказывают государственную поддержку. Это я даже не про музыкантов говорю. А у нас ничего подобного нет. Все делают вид, что можно помогать кому угодно, только не артистам. А уж если дойдет очередь до артистов, разве что театрам денег дадут – тем, которые находятся на государственных дотациях. К остальным же отношение такое: выживайте как хотите. Хорошо, мы будем сами выживать, но вы хотя бы правила объясните, как и что нам делать. Или помогите хотя бы не материально, а, скажем, помогите аренду репетиционной базы погасить или хотя бы скидку помочь оплатить. Ничего подобного! Мы встречались и с арендодателями, говорили, что не с чего платить, уменьшите аренду хотя бы на треть! Те говорят: «Конечно, понимаем!» И в следующем месяце выставляют счет уже с учетом нашей недоплаты… Никому в этой стране культура, извините за высокое слово, не нужна! По крайней мере, у меня такое ощущение.
— В прошлом году был своеобразный экватор: 17 лет «Арии» с Кипеловым и уже столько же – без него. Вы как-то про себя отметили это?
— Ну, конечно. Но мы не собирались по этому поводу праздновать (смеется). Да, это всплывает, особенно в связи с юбилеем. Когда группе35 лет, вспоминаешь, что без Валерия мы уже 18 лет, то есть на сегодняшний день «Ария» без него работает дольше, чем он был в «Арии».
— И ведь находятся те, кто до сих пор спрашивают, почему ушел Кипелов. Всегда удивляюсь, как вы находите силы, чтобы отвечать снова и снова.
— Сейчас, слава богу, таких вопросов стало меньше (смеется) и все, кто хотел знать, уже знают. А что мы? Мы стараемся держать себя в руках, чтобы корректно и спокойно отвечать. Ведь некоторые поклонники до сих пор считают этот вопрос для себя злободневным и по-прежнему связывают Кипелова с «Арией».
ВМЕСТО ДАЙВИНГА И ЛЫЖ — САМОЛЕТ
— В этом году границы долгое время были закрыты. Да и сейчас далеко не во все страны можно въехать. Чем вы компенсировали для себя отсутствие дайвинга или горных лыж?
— (смеется) Я ездил на роликах… Шучу, конечно. Отсутствие горных лыж меня не настолько гложет, а вот дайвинг – да. Я постоянно хочу поехать куда-нибудь понырять в экзотических морях, потому что, во-первых, там тепло и, во-вторых, интересно и красиво. Все время собираюсь стартануть, как только представится возможность. В принципе она уже сейчас открывается, но немножко останавливает то, что там в одночасье могут поменяться правила, и тебя заставят две недели сидеть на карантине. А у нас сейчас концерты начинаются. Правда, в августе мы были в Крыму, и я там нырнул четыре раза. Ехал уже с прицелом, что смогу посвятить этому свободное время. Вот, немного вспомнил, что это такое. А компенсировал тем, что летал на самолете. Это тоже незабываемые ощущения. В Подмосковье есть город Руза, недалеко от него находится небольшой спортивный аэродром. И там я сначала проходил обучение, а потом уже самостоятельно летал. То есть было чем заняться в плане хобби.
— Виталий, а если бы можно было отправиться в подводное путешествие с неограниченными запасами воздуха, сколько бы вы могли провести времени в этом царстве?
— Сложный вопрос. Я могу сказать так: если тебе нравится этим заниматься, то можно нырять в одно и то же место много раз подряд и все время открывать его для себя заново. Океан – это очень динамичная структура, и тут все зависит от многих факторов: времени года или даже суток, погодных условий, видимости, освещенности, течений. И, казалось бы, уже много раз нырял на одну и ту же кочку, но каждый раз видишь ее по-другому и получаешь какие-то новые впечатления. В принципе я мог бы очень долгое время провести под водой — там очень интересно.
— Вы уже много лет ныряете. Со временем появилось чувство единения с этим миром, своей органичности в нем, или, цитируя вашу же песню, «в колыбели миров ты пришелец и гость»?
— Не-е-ет, я не достиг еще такого просветления, чтобы чувствовать себя частью (смеется). Конечно, мы там гости. Но в то же время, если ты, человек с аквалангом, ведешь себя достойно, не крушишь все подряд и стараешься уважительно относиться ко всему, что тебя окружает, то, конечно, и рыбы, и другие морские животные не шарахаются в сторону, а принимают тебя и плавают вместе с тобой. И у тебя возникает ощущение, что ты там не лишний.
«МОЖЕТ, Я И ЗАПИСЫВАЮ СОЛЬНЫЙ АЛЬБОМ В ГОЛОВЕ, НО ДО СТУДИИ ПОКА ДЕЛО НЕ ДОШЛО»
— По радио несколько лет крутят какую-то попсово-электронную песню, где в припеве звучит «Возьми мое сердце». Как вы относитесь к такому творчеству? И не плагиат ли это в данном случае?
— Я слышал, что кто-то использует кусок этой песни в своей композиции. Но сейчас ведь век коллабораций, кроссоверов, скрещиваются жанры, соединяются исполнители, которые в наше время никогда не могли бы сотрудничать. Веяние нового времени. Не могу назвать это плагиатом. Дело в том, что в Youtube и всяких музыкальных сервисах стоит фильтр. И если ты используешь музыку без разрешения, то тебе быстро бросят страйк за нарушение авторских прав и твое видео прикроют. Я думаю, что этот исполнитель договорился с Кипеловым, и песня звучит вполне легально. А как я к этому отношусь? Вот я послушал последний альбом Оззи Озборна, на котором он поет с рэпером Пост Малоном. Я не поклонник и не знаток рэпа, более того, мне не нравится читка бесконечного количества слов. Но в этом треке присутствует мелодия, и мне очень понравилось. Если такие коллаборации будут, я выступаю только за.
— Вы бы тоже согласились?
— Я думаю, что к нам, инструменталистам, это никак не относится. Это интересно, когда задействован вокалист – тот же Оззи Озборн. Я считаю его человеком с ярчайшей индивидуальностью. Стоит ему открыть рот и спеть два предложения, я сразу узнаю, что это он. Вот если бы я был таким вокалистом, то, наверное, можно было бы при остальных сопутствующих условиях поучаствовать в подобном совместном проекте. А так, вот представьте, напишут: на басу играет Дубинин. Не слышно его, ну и хорошо (смеется) То есть эти все коллаборации не про меня.
— И все же в группе вы на бэк-вокале и в проекте «АвАрия» выступали в роли вокалиста. Каждый раз, когда уходит очередной солист «Арии», не возникает соблазна занять места возле стойки с микрофоном?
— (вздыхает) Нет-нет-нет. Я знаю свои возможности и просто не потянул бы. Когда я услышал «Арию» в самом начале, мне очень понравилась музыка, но у меня не возникло желания: вот бы в такую группу прийти и стать вокалистом. На записи я, конечно, могу спеть. При современном развитии музыкальных гаджетов и прочих программ записать вокал в студии может почти любой. Другое дело – петь на концертах. Вот это уже гораздо сложнее. Мне в принципе нравится петь песни, и порой возникает желание что-то записать. Для простых песенок мне хватит голосовых возможностей, но «АвАрия» даже близко не может пересекаться к «Арией».
— Так, хорошо. И когда же мы услышим ваш сольный альбом, проанонсированный на «Квартирнике у Маргулиса»?
— Я это говорил?
-Да!
— Даже на квартирнике?
— Да!
— Ну не знаю… Меня, наверное, вынудили это сказать. Сколько помню себя со времен «АвАрии», все спрашивают: «А у вас будет сольный альбом?» Я всегда говорю: «Нет, вроде все задумки реализованы в «Арии». С другой стороны, во время пандемии что-то прикидывал. Есть некоторое количество песен, которые либо не подошли для «Арии», либо я их даже и не пытался показывать, потому что сам знаю точно, что они не подойдут. Наверное, при прочих условиях, если задаться целью и если мне напишут тексты, поскольку сам я их писать не умею, тогда в принципе и можно сделать и альбом. Но такой первоочередной задачи не стоит. Я же не собираюсь начинать сольную карьеру? А просто записать альбом… Придет время — запишу.
— Опять конкретного ответа мы не дождались…
— Ну как же? Я уже продвинулся (смеется). Сказал: «Придет время – запишу». Это же не «Ни за что на свете». Надежда есть. Я просто не представляю, как бы я так сказал: «Вот, знаете, да, я работаю над сольным альбомом», как некоторые говорят. И можно над ним работать лет двадцать. Я все-таки предпочитаю сначала что-то сделать или начать делать, а потом говорить об этом. И в «Арии» мы так же поступаем. Когда уже работаем в студии, можно приоткрыть занавес: да, мы записываем новый альбом. А так, говорить, что я записываю его у себя в голове – ну да, может, я и записываю, но до студии пока дело не дошло.
— В «Проклятии морей» есть фрагменты, которые можно смело назвать прогрессивными? Как вы относитесь к жанру прогрессив-металл и какую разновидность предпочитаете: в духе Dream Theater, Tool, Pink Floyd или, например, Meshuggah?
— Их все можно отнести к прогрессив-року, но при этом они все настолько далеки друг от друга… Pink Floyd мне по-настоящему близок, а Meshuggah вызывает у меня удивление. По-моему, это такое соревнование. Я не понимаю, как это играется, может, просчитывается, должен быть какой-то алгоритм, чтобы все запомнить. Я вот сколько ни пытался слушать, этого алгоритма не находил. А если мне что-то непонятно, то мне это не близко. Я за элементы прогрока в наших песнях, но они должны быть осознанными, а не как некое вкрапление: «А вот сейчас неплохо бы навернуть так, чтобы никто ничего не понял». Все должно быть органично. Вот в «Проклятье морей» размер 5/8 и 5/4 почти во всей песне. Довольно редкий размер для рок-песен, но, по-моему, это слушается органично, и это самое главное!
«МУЗЫКА – ЭТО КАК РАЗ ПРОДУКТ ЭПОХИ, А НЕ НАОБОРОТ»
— Как думаете, чему рок-музыке было проще противостоять: худсоветам в 80-е или тотальному засилью попсы в последующие годы?
— Попса-то всегда присутствовала в той или иной форме. Вообще я считаю, что есть поп-музыка, а есть ее худший вариант, который и называется попсой. И так было всегда. Другое дело, в те годы существовала цензура, и нам приходилось прибегать к каким-то уловкам, чтобы песня в принципе увидела свет. В основном худсоветы ругали за внешний вид и тексты. В музыке они, как правило, не сильно разбирались. А сейчас у музыкантов должна быть в большей степени внутренняя самоцензура, а дальше зритель сам разберется. А то говорят сейчас: «Ой, там неопытные слушатели, вы их плохому научите, и все пойдет прахом». Мне кажется, что музыка – это как раз продукт эпохи, а не наоборот.
— То есть вы приверженец музыкальной дисциплины?
— В нашей группе она изначально присутствовала. Мы на тексты всегда тратили очень много времени и старались, чтобы они, прежде всего, нравились нам. А уж если они нравятся тебе, то понравятся и зрителю. А дисциплина всегда должна быть, просто, например, во времена Советского Союза до музыкантов докапывались на ровном месте.
— До чего, например, докапывались?
— Я не очень много участвовал в худсоветах. Впервые в 83 году мы в «Альфе» попытались сдать программу в «Москонцерт», чтобы нам дали возможность работать. Сыграли свой первый альбом, а дяденьки в возрасте послушали и говорят: «Что-то внешний вид у них не очень, и потом что они поют? «Я – московский озорной гуляка»? Да это Есенин, это кабак». По итогам прослушивания «Альфе» разрешили исполнять в сборных концертах всего несколько песен. Я лично считаю, что товарищи из худсоветов просто отрабатывали свою работу – лишь бы до чего докопаться и как бы чего не вышло. Когда я пришел в 87 году в «Арию», уже не было худсоветов или, по крайней мере, «Арию» на подобные мероприятия не вызывали. Но знаю, что комиссии придирались из-за внешнего вида и текстов. И зачастую приходилось лукавить. Например, сказали худсовету, что «Тореро» написал Гарсиа Лорка. Услышав громкое имя, они сразу закивали: «Да-а, сразу чувствуется уровень!» Или был другой случай. В штате «Поющих сердец» (ВИА, на базе которого появилась «Ария». – Ред.) работал учитель пения, который занимался с вокалисткой ВИА Антониной Жмаковой и Валерием Кипеловым. Он сам закончил консерваторию. И вот «Ария» сдает программу, играет «Тореро», «Волонтера» и прочее, а потом выходит человек, гораздо старше нас музыкант и начинает петь просто арию, непонятно к чему. Это вот как нарисовать картину шикарную, а в углу чайник. Все прекрасно, только чайник уберите. Ну и нам сказали: «Все замечательно, только вот эта ария зачем?» Убрали, и все. Они довольны — до чего-то докопались, и наша программа не пострадала. А дальше было искусство художественного руководителя – убедить, настроить позитивно, пообещать и с достоинством все это нести. Это была непосредственно задача Векштейна – пробить и дать возможность нам выступать на всех концертных площадках необъятного Советского Союза.
— Недавно прочитала, как Дмитрий Варшавский называет творчество групп, которым пишет Маргарита Пушкина, женским роком. Вы принимаете такие формулировки? И вообще, для вас есть разница между текстами, написанными женщинами и мужчинами?
— Нет, я абсолютно не чувствую такой разницы в наших текстах. Варшавский, конечно, вправе сказать что угодно, но лично я считаю, что это абсолютная чушь. Совершенно по нашим текстам нельзя сказать несведущему человеку: вот это женщина написала, а вот это — мужчина. У нас что, хоть одна песня от женского лица есть? Нет. Или там поднимаются темы, которые характерны только для женщин? Нет. Не достаточно жесткие? По-моему, у нас бывают очень жесткие тексты. Мне нравится романтизм в музыке вообще и в частности, когда в текстах тоже присутствуют романтические образы. Так что я не соглашусь с таким мнением. В моем понимании, женский рок – это когда женские группы сами играют или женщины присутствуют в коллективах, как у того же Варшавского.
«ИЗ-ЗА РОК-МУЗЫКИ МЫ БЫЛИ ГОТОВЫ СМЕНИТЬ ОБРАЗ ЖИЗНИ И ПРОФЕССИЮ»
— Почему так вышло, что в конце 80-х все ждали, что вот сейчас все стены рухнут и рок-музыка из подвалов хлынет на радио и на ТВ – а вместо нее хлынула вся та «прекрасная» эстрада 90-х, с безголосыми, но смазливыми девочками и мальчиками? Чего рокерам не хватило?
— Мне сложно сказать. Я как любил рок-музыку, так и продолжаю ее любить. А от многих моих ровесников и даже более молодых знакомых все чаще слышишь: «Да, я раньше рок-музыку слушал, а теперь 35 лет, куда мне уже?» Я считаю, что не очень любили в нашей стране рок-музыку. Когда она была запретным плодом, казалось, что это здорово — состоять в каких-то неформальных молодежных объединениях. Металлистами тогда одевались все кому не лень. Но все это быстро сошло на нет. Это можно сравнить с кипящим чайником: открыл крышку, и все вышло наружу. Только водичка осталась. А что у нас народ любит? Он больше предпочитает музыку более доступную, простую. Рок, наверное, не так затрагивает душевные струны людей. Но такая ситуация не во всех странах. Может быть и совершенно по-другому, если поддержку предусматривает государственная политика, если проявляют интерес СМИ. В Финляндии, например, рок-групп в три раза больше, чем в любой другой европейской стране. Думаю, потому что государство об этом думает. У них и в школе основы рок-музыки преподают. Ни я, ни мои дети не пели в школе песню «We are the world». Я уже не говорю про какую-нибудь более жесткую музыку – конечно, нет. Что касается радио, то там работают узконаправленные радиостанции, которые играют тяжелый металл, прогрессив-рок или что-то еще. У нас же такого нет, идет укрупнение, как и во всем. Большие корпорации задают тон, одна крупная радиостанция поглощает мелкие. А если по ней и крутят рок, то в основном российский и очень редко зарубежный. Вся иностранная музыка и– это, в первую очередь, поп-музыка.
— Некоторые считают, что творчество The Beatles и вообще музыка 60-х на неопределенное время отодвинула третью мировую войну. Как вы думаете, может ли музыка занять такое же важное место в современной жизни, как это было в 1960-е?
— Нет, я думаю, что сегодня не может. Да, мне тоже казалось, когда я был молодым и мы слушали Beatles, что эта музыка объединит людей в братство и войны отодвинет. Может быть, тогда так и было. И я думал, что все время будут открываться новые замечательные имена, появляться коллективы, и люди будут так же любить и старое. Когда рок-музыка была на пике, она казалась для нас чем-то глобальным. А сейчас, я думаю, для современного поколения слушателей это уже не очень интересно. Рок уходит в разряд ретро-музыки. На смену ему приходит рэп или еще что-то. Это нормально. Всему свое время, я считаю.
— Считаете, что рок отходит на второй план?
— Да, я так думаю. Это не значит, конечно, что завтра все кончится, но все идет по нисходящей. Пусть эта кривая будет как можно более пологой. Не хочу брюзжать, но я вижу огромную разницу между тем, чем была для нас рок-музыка, когда мы были молодыми, и тем, чем она является сейчас для современной молодежи. Можно сказать, для меня это было ВСЕ, из-за рок-музыки можно было сменить образ жизни, профессию. Сейчас на такие жертвы уже никто не идет.
«МОЖНО БЫЛО КУПИТЬ «ЖИГУЛИ»-ВОСЬМЕРКУ, НО Я ПРЕДПОЧЕЛ БАС-ГИТАРУ»
— Виталий, вы, пожалуй, активнее всех «арийцев» в соцсетях…
— Это все от нечего делать (смеется). Начал активно этим с подачи детей заниматься, когда пандемия заперла нас по домам.
— Никогда не думали о том, что ваша музыкальная карьера могла сложиться иначе, если бы вы начинали в эпоху интернета и соцсетей?
— Наверное, да. Во всяком случае, эта доступность — большое подспорье молодым, начинающим музыкантам. Если ты написал что-то интересное, тебя могут сразу услышать в любом уголке мира. Это очень интересно, и этим надо пользоваться. Сам я не могу жаловаться на судьбу. «Арию» тоже сразу услышали. Может, судьба так распорядилась, что мы работали в «Москонцерте» и сразу поехали на гастроли. Нам было проще, чем команде, которая начинает с нуля. А сейчас молодым главное – не потеряться, не утонуть в мире информации. Если ты что-то сделал, это должно быть интересно и отличаться от всего остального, или как-то умело продвинуто. Потому что порой – что греха таить – продвигаются не самые талантливые, и происходит это именно благодаря интернету. Вот так посмотришь, количество подписчиков немыслимое, а выдающегося ничего и нет.
— Помните, как у вас в руках появились первые большие деньги? На что вы их потратили?
— Это было в начале 80-х. Когда я работал инженером, у нас была группа «Волшебные сумерки», мы играли на танцах, свадьбах, и за 5 лет существования ни разу не брали себе гонорар. Только складывали все это в общую кубышку, плюс еще доносили свои деньги. А когда у нас все развалилось, мы поделили деньги. Вот тогда у меня в руках оказалась определенная сумма, и я купил себе бас-гитару, усилитель, еще что-то. В «Арию» я устроился в 87-м году, работал-работал, а в 88-м году купил себе еще одну бас-гитару. Можно было купить «Жигули»-восьмерку, не новую, правда (смеется), но я предпочел бас-гитару. Естественно, это были скопленные деньги, которые оставались после основных трат на семью и прочие необходимые вещи.
— А трудовая книжка у вас есть?
— Да!
— И какая в ней последняя запись?
— Последняя запись, наверное, где-то 2000-го года, когда мы по каким-то причинам числились в концертных организациях. А первая запись – НИИ автоматики и приборостроения, где я два года проработал инженером-электромехаником. А потом сразу «Москонцерт», ансамбль «Поющие сердца». Сейчас она уже просто лежит у меня дома, не выбрасывать же. Сейчас мы все пять человек в «Арии» являемся индивидуальными предпринимателями и предпринимаем какие-то потуги, для того чтобы иметь право проводить музыкальные спектакли и концерты, как у нас указано в качестве видов нашей деятельности.
«ЕСЛИ ИНТУИЦИЯ ТЕБЯ НЕ ПОДВОДИТ, ЗНАЧИТ, ТЫ ХОРОШИЙ СОЧИНИТЕЛЬ»
— Вы около 20 лет активно используете компьютер при создании демо-версий. Понятно, что это ускоряет процесс. А как это влияет на взаимоотношения музыкантов? Ведь получается, совместного творчества становится меньше?
— Я бы не сказал. Все зависит от того, в каком режиме ты работаешь. Хорошо, если у тебя есть музыкальный соавтор, которому ты можешь отправить свою музыку и спросить: «Что ты об этом думаешь?» Очень важен взгляд со стороны. Другое дело, что сейчас мы стали одиночками. То есть мы считаем, что каждый из нас вполне может сочинить и записать. Но я допускаю, что возможны и другие взаимоотношения, как у нас было в самом начале, когда мы не таили в себе наработки до конечного варианта. Появлялась у тебя какая-то музыкальная идея, и ты ее сразу приносил на репетицию. Я считаю, что и сейчас это возможно сделать с помощью компьютера. Некоторые даже записывают песни так: каждый сыграл свою партию и отослал, и потом все свели.
— Миша ведь именно так вам свои мелодии показывает?
— Да, хороший пример с Мишей. У него небольшой опыт в написании песен, но с ним мы работали как раз в таком режиме. Помню, он мне прислал мелодию будущей песни «Точка невозврата», я ему сказал: «Да, в этом есть зерно». Ходил с этим какое-то время, сделал свой вариант, спел, отослал Мише. Он сказал, что ему понравилось. Потом я уже показал демо всем остальным. Пришлось слукавить, мол, я написал новую песню, послушайте. Они сказали: «Ну да, традиционно для тебя» (смеется).
— И как интереснее – самому сочинять или участвовать в сотворчестве?
— Мне по-разному интересно. Бывает, чувствуешь: как придумал, так и должно быть. Но совместное творчество мне тоже нравится. Все, что Миша придумывал, я старался максимально сохранить. Но тут опять же взгляд со стороны – что-то убираешь, что-то добавляешь, но основа остается того человека, который этой идеей поделился. Готовых рецептов у меня нет, мы же не композиторы, мы — авторы-исполнители.
— Почему, собственно, не композиторы?
– Вот, что такое сочинение музыки в нашем случае? Это интуиция и какие-то музыкальные знания. У настоящего композитора, помимо интуиции, есть огромный багаж: он изучает теорию музыки, гармонию, другие музыкальные дисциплины. Его музыкальная палитра намного шире. Для меня композиторы – это те люди, которые могут создать что-то академическое, как, например, симфония, или хотя бы пишут музыку для других, что называется «на заказ». А мы делаем все более-менее интуитивно. Если интуиция тебя не подводит, значит, ты хороший сочинитель.
— А когда вы выступаете в роли автора песни, за кем остается последнее слово, как ее исполнять?
— За автором. У нас, по крайней мере. И так было всегда, не только с Мишей. Всегда вокалисты прислушивались к мнению авторов. Потому что автор совершенно точно знает, что он хотел сказать и как это должно звучать. У нас все поставлено на профессиональные рельсы, без всяких обид. Но, с другой стороны, если вдруг вокалист что-то добавит от себя и получится здорово, это всегда принимается.
— А теперь, Виталий, вам как виновнику, так сказать, — потому что вы написали эту песню – каверзный вопрос.
— Ой, я знаю какой. Про «Штиль»?
— Да. Если бы вы с музыкантами оказались на месте героев рассказа Джека Лондона «Френсис Спейт», как думаете, кого бы съели первым?
— Знаете, я не представляю, что мог бы обречь на съеденье кого-то из своих товарищей. Поэтому если бы случилось с нами такое, я бы предложил себя. Это не красивые слова. Я действительно бы именно так поступил.
«ПОКА ИНТЕРЕС К ЖИЗНИ НЕ ПОТЕРЯН, ТО СТАРОСТЬ МЕНЯ ДОМА НЕ ЗАСТАНЕТ»
— Когда что-то сочиняете, всегда под рукой должен быть инструмент?
— У меня часто бывает так, что мелодия в голове сначала без всякого инструмента рождается, а потом уже берешь гитару, бас-гитару или клавиши — и все это укладываешь. Но совершенно необязательно постоянно иметь под руками инструмент. Если у тебя играет музыка в голове, можно сочинить мелодию и так. Главное — ее потом не забыть. Раньше с этим было проще. Придумал на сон грядущий, проснулся и все помнишь. Можно ходить и насвистывать ее несколько дней. Потом добрался до инструмента и все записал. А сейчас у меня с годами стало так, что я могу придумать замечательную мелодию, а через час ее уже забыть. Поэтому сразу включаю диктофон в телефоне и сразу туда что-то насвистываю-наигрываю, и только тогда она сохраняется. Старость не радость (смеется).
— А как вообще мужчина должен воспринимать старость? Нужно ей как-то противостоять, молодиться, закрашивая седину или еще что-то делать?
— Красить волосы – это я не считаю, что молодиться. Вот у меня волосы седые. И если их не красить, то с моей прической я буду на бледную поганку похож (смеется). Мы все-таки на сцену выходим, поэтому мне проще покрасить. А насчет старости… Мне кажется так: ты не будешь старым до тех пор, пока не начнешь себе говорить: «Ой, мне это слишком поздно, это уже не для меня, это надо было делать раньше». Пока ты осваиваешь для себя что-то новое или продолжаешь жить в том же ритме, что и раньше, какая тут старость? Ты тогда просто не замечаешь этого. Ну да, возрастные изменения на лице никуда не денешь, но душа остается молодой. Если ты делаешь себе такие установки, как в песне: «Мне уже многое поздно…», вот это уже старость называется. Все, конечно, знают, сколько нам лет. Вот я всю жизнь мечтал на самолете полетать, и когда представилась возможность, не задумывался, зачем это нужно. Мне просто интересно, и я это сделал. Пока интерес к жизни не потерян, то, опять же как в песне поется — старость меня дома не застанет, как говорится. Я в дороге, я в пути.
— Сейчас из-за пандемии музыканты во многих городах вынуждены играть по два концерта за вечер. В молодости у вас уже был такой опыт, а каково это теперь?
— В молодости, еще во времена Советского Союза по два концерта в день для нас было обычной ситуацией. А порой, в субботу-воскресенье играли и по три-четыре. Но не два часа, а час с небольшим. Тогда это было нормально, но с тех пор прошло 30 лет, и мне интересно, как долго мы сможем играть два концерта подряд. Но больше всего я волнуюсь за вокалиста. В конце концов мы можем и поменьше двигаться по сцене, труднее всего вокалисту.
— Миша молодой, энергичный…
— Молодость – это хорошо, но должен быть опыт концертной работы, чтобы правильно расходовать свои голосовые возможности. Правда, за те девять лет, что он в «Арии», у нас ни разу не было такого – тьфу-тьфу-тьфу, — чтобы мы прерывали гастроли, потому что наш вокалист не может петь. И дай бог, чтобы такого никогда не случилось.
«НИКОГДА НЕ ДАЮ ОЦЕНКИ СВОИМ ПЕСНЯМ – ЭТО НЕСКРОМНО»
— Можете назвать одну или несколько своих песен «Арии», определяющих ваш вклад в развитие группы?
— Ой, нет, я не могу. Никогда не говорил о своих песнях так: «Вот знаете, да, эта песня у меня получилась, я вложил в нее все свое мировоззрение, сочинял ее 10 лет и т.д.». Мне воспитание не позволяет. Никогда не даю оценки своим песням – это нескромно. Не могу сказать, что вот тут у меня получился хит и он всех порвет. И я, и мы реально не знаем, какая судьба ждет песню, когда записываем ее. А вклад у меня один – то, что я достаточно продолжительное время нахожусь в «Арии».
— А что для вас более значимо — признание аудитории или коллег-музыкантов?
— Сложно сказать. Хорошо бы, чтобы нравилось и музыкантам, и слушателям. Конечно, порой бывает приятно, когда какой-нибудь кусочек в песне могут оценить только музыканты. Но, прежде всего, песня должна нравиться тебе самому, а если она находит отклик у слушателей, то это еще лучше. А музыканты все равно друг на друга будут исподлобья смотреть: «Ну, что они там насочиняли? Опять одно и то же, ну понятно…» (смеется). Ну везде же есть цеховая конкуренция, всегда на тебя смотрят немножечко искоса: «Что здесь может понравиться?» Такое от коллег-музыкантов я слышал.
— А есть группы или отдельные музыканты, с которыми вы дружите и ходите друг к другу на концерты?
— Нет. Действительно нет. Я не рисуюсь и не лукавлю. Сейчас наших коллег, тех, с которыми мы начинали, которые работают в этом жанре или которые нам по возрасту близки, — раз-два и обчелся. Да и фестивалей, где могли бы пообщаться, в России тоже очень мало. Раньше, в 90-х, мы были очень близки с группой «Мастер» — вместе выступали, дружили, на тусовки ходили. Но с годами все это нивелировалось.
Могу сказать, что даже бывшие коллеги крайне редко приходят к нам на концерты, хотя с некоторыми мы до сих пор очень дружны. А из нашей группы точно никто никуда не ходит. Они вообще на концерты не любят ходить (смеется). Шутка.
— Известно, что музыка развивает и даже исцеляет. Как вы думаете, есть ли какое-то музыкальное произведение, которое в своей жизни должен услышать каждый?
— Я не могу сказать, что все, кто не слышал песню Yesterday или какую-то симфонию, много потерял в жизни. У каждого может быть по-разному. В каждом жанре есть музыкальная хрестоматия, которая состоит из знаковых вещей, будь то классическая музыка или рок, и наверняка каждый в ней найдет для себя то, что ему нравится. Надо в принципе слушать музыку, даже если ты ею не занимаешься, это очень обогащает, как и любое другое искусство. Это не слова, я, правда, так думаю.
«МАМА ДО ПОСЛЕДНЕГО НЕ МОГЛА СМИРИТЬСЯ С МОИМ ВНЕШНИМ ВИДОМ»
— Ваши сыновья занимаются музыкой, а старший даже записал альбом. Как думаете, у них может быть музыкальное будущее?
— Да, средний сын серьезно занимался этим три года, и для сольного альбома сам написал и музыку, и тексты. Но у него с музыкой пока не сложилось все так, как он хотел, сейчас занимается другим. Они все у меня играют на гитарах, но для себя, в качестве хобби. Я не против, чтобы они играли в группах, если это не будет мешать в их профессиональной деятельности или, например, с помощью музыки они смогут на профессиональном уровне зарабатывать деньги. А просто так советовать: «Сынок, будь музыкантом, сиди в подвале и играй на гитаре» я не буду. С другой стороны, если я услышу, что получается хорошо, тоже отговаривать не стану.
— А сами можете вспомнить главный совет, который получили от родителей?
— Мама мне все время говорила: «Когда ты пострижешься уже? Когда ты прекратишь слушать этот свой собачий лай?» (смеется). Это еще в школе было. Потом все-таки я поступил в институт, отучился, пошел работать. А когда через два года бросил быть инженером и стал музыкантом, мама очень расстроилась. Сказала: «Ну ладно, тебе уже 30 лет скоро, может, хватит этим заниматься?» Со временем, конечно, она поняла, что это мое и все идет хорошо, но с моим внешним видом до последнего не могла смириться и говорила: «Виталик, я прошу тебя, постригись ради бога!» Я стойко отвечал: «Нет, еще не время!».
— Виталий, а ваши внуки уже осознают, что их дедушка не очень похож на остальных дедушек? Вы уже приобщаете их к рок-музыке?
— Я не знаю, наверное, да, осознают, что их дедушка ненормальный чуть-чуть (смеется). Когда у нас был концерт в «Стадиуме» на 30-летие, я взял внука Тима для начала на саунд-чек. Он посмотрел, как мы играем, и пошел домой с папой. А через какое-то время в «ВТБ Арена» был большой концерт «Гость из царства теней». И тут уже они с мамой отсидели весь концерт. И потом Тим сказал: «Ну что ж, теперь я знаю, что такое ад» (смеется).
Фото Евгения Стукалина.
Подготовлено для kp.ru